Среди многих бед и проблем современной фантастики особенно выделяется вторичность и отсутствие новых идей. Бесконечные ехидные ведьмы и говорящие кони, вампиры и попаданцы, при особом невезении совмещающие в себе все предыдущие пункты одновременно - такому производству штампов позавидовал бы сам Генри Форд. Во многом это связано с невеселыми денежно-пиратскими обстоятельствами и общим упадком культуры на территории некогда великой страны. Но при всей мрачности нашего литературного небосвода в нем продолжают загораться яркие звезды - радующие требовательного читателя новыми мирами, яркими персонажами и нестандартными идеями. Одной из них вне всяких сомнений является Оксана Демченко. Ее новая книга резко выделяется на общем фоне - это так называемая альтернативная фантастика, подозрительно похожий на наше средневековье мир, в котором (похожие на) американские индейцы не без помощи магии отбили европейских колонизаторов и строят новое общество с учетом заокеанских достижений.
Альтернативной историей это не назовешь сразу по двум причинам - во-первых при всей схожести реалий все названия изменены, это не альтернативное развитие нашей Земли, это альтернативная Земля. Во-вторых по общему стилю и духу это удивительно красивая и поэтичная сказка, не имеющая ничего общего реализмом исторических романов и пытающихся им подражать фантастов. Можно даже сказать так - это альтернативное отображение популярной мифологии и колонизации Нового Света. Есть два континента - очень похожий на Европу и очень похожий на Америку и классическое вторжение плохой цивилизации в рай дикой природы. Причем судя по климату эта Америка северная, но приплывающие в нее люди очень похожи на испанцев, ни ищущие свободы мысли общины протестантов, а поданные королевства с мощной, централизованной и очень хорошо организованной церковью. Живущие в мире с природой индейцы одерживают победу в тяжелейшей войне с бледными и сжигают их корабли. Впрочем события "Воина огня" происходят намного позже, когда общество Зеленой земли начинает стремительно меняться под воздействием "европейской" культуры и волей-неволей учится взаимодействовать с заокеанскими соседями. В этом плане книга очень сильно отходит от классических сюжетов вроде Покахонтас и Аватара - там аборигены ни на какое освоение технологий белых людей не способны, не говоря уж о творческом переосмыслении и поиске собственного пути.
Индейцы здесь не просто хорошие, а очень хорошие и умные. Они любят природу и заботятся о ней. Не страдают предрассудками и быстро осваивают чужое знание - строя города с университетами, осваивая производство книг, стекла и огнестрельного оружия. При всем при этом гуманны, даже остатки разбитых в пух и прах бледнолицых, простите бледных постепенно получают равные права. Они учат детей быть честным, ничего не бояться и вообще дают воспитание больше всего напоминающее Полдень Стругацких. Бледные представляют собой полную противоположность - внешняя сторона их жизни как раз очень хорошо соответствует истории нищей, грязной и кровавой Европы Средних веков. К сожалению только внешняя, мыслей и идей этого непростого времени в книге нет вообще. Запредельная поляризация добра и зла всегда была характерной особенностью книг Демченко. Ее зло - это не просто тьма, это мерзкая, вонючая и непроглядно темная жижа - в противовес сияющему всеми красками утру добра. Злодеи во всех книгах мрачные, высокомерные, злобные и занудные, они мучают детей и женщин, обманывают, предают, убивают без всяких причин, жертвуя ради чужих страданий даже собственной выгодой. Добрые герои не просто совершают подвиги, они умные, веселые, терпеливые, внимательные к чужим чувствами и готовые меняться вслед за окружающим их миром. С этим стоит смириться по одной очень простой причине.
Добро в книгах Демченко - завораживающе красивое, живое и радостное - практически не имеет аналогов в мировой фантастике. Доброго и одновременно интересного персонажа описать очень сложно, сколько светлых героев сгинуло в черной дыре высокомерия, приторной правильности, безжизненной неестественности и общей оторванности от читателя и реального пира - словами не передать, это настоящая братская могила. Каким-то загадочным образом Оксане удается сделать своих невозможно хороших героев яркими и естественными, в них веришь, легко представляешь в реальной жизни, более того, их хотелось бы в ней увидеть. Еще одна очень важная особенность местного добра - оно гибкое и изменчивое, чуждое догматичной уверенности в своей правоте, которая очень легко превращает самые лучшие намерения в брусчатку для всем известной дороги. Здешние маги и воины не пытаются переделать мир под свои представления о правильном, скорее они пытаются учиться у него. Наглядно это проявляется в природе магии - это не наука с построением сложных схем и формул, не насильственно преодоление враждебной среды человеческой волей - это умение слышать мир и просить его о помощи в тяжелую минуту. Мавиви не назовешь ни ведьмами ни волшебницами, хотя знакомый с другими книгами Дамченко читатель сразу вспомнит говорящих с миром снавей. Они удерживают мировое равновесие-висари и общаются с кем-то кого можно назвать духами огня, воды, ветра - но на самом деле представляющими собой что-то вроде отражений мировой души.
Поляризация добра и зла - это одновременно и достоинство и недостаток книг Демченко. Воин огня в этом плане не исключение - это классическая волшебная сказка, яркая, красивая и необычная, описанная очень хорошим языком - но одновременно крайне нереалистичная. Я непросто так употребляют столько эмоциональных слов, они в какой-то мере передают общее впечатление от книги, резкую смену волшебной красоты и отвратительной злобы, которую только подчеркивает литературное мастерство автора. Чтение приносит море радости пока ты воспринимаешь все происходящее на уровне чувств, не пытаясь подвергать его критическому анализу, проводить аналогии с реальной историей, психологией и прочими заумными науками. В этом случае главное достоинство книги превращается в недостаток - яркий и необычный мир, нестандартные идеи и излишнее серьезные вопросы пробуждают от сна разум, но оказываются совершенно не готовы отвечать на его вопросы.
Миф об ужасной цивилизации, уничтожающей белых и пушистых аборигенов очень популярен, но от этого не перестает быть мифом. Представление о каких-то особо злобных и испорченных европейцах - это обратная сторона того же расизма, согласно которому злобными и испорченными были как раз туземцы. В период колонизации европейцы оказались сильнее всех остальных, но на этом их отличия от других рас заканчиваются. Индейцы неплохо разрушали природу без всякой помощи бледнолицых. Именно они устроили самую первую в истории человечества экологическую катастрофу больше 10 тысяч лет назад. Всего за несколько столетий индейцы культуры Кловис уничтожили всех крупных животных на обеих американских континентах. Это стало главной причиной столь сильного отставания от народов Евразии - местные лошади, козы и коровы были истреблены за много тысячелетий до возникновения земледелия. Но и после этого реальные индейцы очень сильно отличались от своей природолюбивой версии из книги - скажем цивилизация индейцев анасази исчезла в период с 1150 по 1200 гг нашей эры из-за экологического коллапса, вызванного массовым вырубанием лесов в зоне с неустойчивым климатом. Разрушение окружающей среды стало одной из основных причин гибели цивилизации индейцев майя. Что уж говорить о самом чистом случае экологического самоубийства - гибели цивилизации острова Пасхи? С другой стороны уже в 1500-х годах в княжествах Германии начало зарождаться современное лесное хозяйство, с распространением которого в Европе начали восстанавливаться вырубленные леса. Заинтересованных этой темой товарищей отошлю к книге Джареда Даймонда Коллапс.
В плане войны, рабства и агрессивных религий аборигены точно так же не особо отличались от европейцев. За крупными земледельческими обществами следовали хорошо знакомые прелести цивилизации - империи инков и ацтеков точно так же вели захватнические войны, порабощали простых людей и приносили неугодных в жертву богам. Более того, есть очень яркий пример маори - коренных жителей Новой Зеландии. Этот далекий остров очень долго никто не колонизировал по причине его отдаленности и отсутствия ценных ресурсов, изредка проплывавшие мимо европейцы ограничивались торговлей с аборигенами. Как же пошло независимое развитие их цивилизации в условиях очень похожих на мир "Воина огня"? Закупив огнестрельное оружие общины маори начали жесткоую войну между собой, истребляя и захватывая тех, кто оставал в гонке вооружений. Более того, без всякого участия европейцев маори устроили колонизацию и геноцид в миниатюре - на острове Чатем жили их близкие сородичи мориори, сообщение с которыми было потеряно за несколько столетий до этого. Мирный и добрый островной народ численностью под тысячу человек, культура которого запрещала ведение войн и насилие - идеальное воплощение в жизнь мифа о чудесных аборигенах. Вот только колонизировали их полинезийцы без всякого участия бледных - узнав от европейских моряков о существовании не занятой земли маори частично перебили, частично поработили пытавших договориться миром сородичей.
Европейцы тоже были крайне далеки от твердокаменных фанатиков из книги. История средневековой Европы - это история духовного поиска, познания мира и постоянных попыток придумать что-то новое и улучшить свою жизнь, история возникновения и соперничества огромного количества идей и вероисповеданий. Само христианство никогда не было тем догматичным и неделимым монолитом, которым оно или его подобия неизбежно оказываются в нашей фантастике. Собственно в книги религии как таковой вообще нет, как нет ни одного искренне верующего или всерьез воспринимающего религиозные идеи персонажа. Что очень резко отличается от истории нашего мира. Это с высоты накопленных наукой XXI века знания христианство может показаться косной и догматической организацией, но в средние века науки как таковой не существовала, собственно она и выросла из религиозных поисков истины. Первые университеты возникали на базе церковных школ, именно монастыри сохраняли и распространяли книги, а религиозные мыслители находились в самом сердце интеллектуальной жизни. Перед началом колонизации нового света христианство сотрясает одна из самых сильных бурь, закончившаяся выделением из него огромного количества протестантских церквей. Главгерой попадает в очень похожую на Англию страну - но в реальной Англии с 1320 по 1384 год жил религиозный мыслитель Джон Уи́клиф - профессор Оксфордского университета, переводчик Библии на английский язык, параллельно с теологией занимавшийся физикой, математикой, химией и астрономией. Он считал, что духовенство не должно иметь собственности, не признавал епископскую степень, учение о чистилище и индульгенциях; таинство елеосвящения; устную исповедь считал насилием совести и предлагал довольствоваться внутренним раскаянием человека перед Богом. Одним из ключевых пунктов его взглядов было отрицание таинства пресуществления: Уиклиф выступал против учения о действительном присутствии Христа в евхаристии, допуская только его духовное присутствие. Уиклиф учил, что каждый человек прямо связан с Богом без каких-либо посредников. Следовательно, церковь как промежуточное звено между человеком и Богом не нужна. Он читал лекции в университете, выпускал ученые труды и обзавелся массой учеников и сторонников. Это был не какой-то странствующий проповедник - а один из очень популярных и влиятельных церковных деятелей. Тогда он проиграл, но его учение оказалось лишь первой ласточкой нарастающей реформации. Его ученики очень сильно повлияли на взгляды Яна Гуса и активно участвовали в гуситских войнах. Достаточно долго время Чехия жила независимо от католической церкви и хотя гуситы в итоге тоже проиграли, организации последователей Яна Гуса существуют до сих пор.
Не буду вспоминать про остальных протестантов (не говоря уже о еретических сектах и древневосточных церквях или длинном списке ученых-иезуитов), ведь среди католиков тоже были очень неординарные люди. Например святой Франциск Ассизский, считавший весь мир любящей семьей, произошедшей от одного отца - он общался с животными и птицами, просил при прижигании "брата огня" не делать ему больно, отказывался от мирских благ и считал задачей монахов не созерцание идеального царства бога на небе, а проповедь любви и сострадания на земле.
Вот диалог таких людей с героями романа был бы по-настоящему интересен. К сожалению церковь в Воине Огня похожа даже не на христианство, а на его изображение в советских учебниках - внешнюю оболочку без какого бы то ни было внутреннего содержания - отдел пропаганды, работники которого меньше всех верят в собственные слова. В поклонении Дарителю нет ни идей, ни смысла - все это просто бюрократическая организация по промыванию мозгов и уничтожению непокорных.
Впрочем о чем это я? Какие экологические катастрофы? Какие асанази и кловис? Какие диалоги? Какой Франциск Ассизский? В жанре, который обычно сводится к "крутой попаданец рубит врагов и трахает друзей" или "ехидная попаданка отбивается от домогательств темных эльфов и вампиров"? Радоваться надо столь красивой, необычной и захватывающей книге. А мозг... пусть примет снотворное в конце концов. Вот только как это противоречит общему настроению Воина Огня... чтож, от многих знаний многие печали.
Корни кедра моей души уходят глубоко, сплетаются с корнями гор. Корни пьют сок земли и хранят память об ушедших. Голоса предков звучат в шелесте хвои. Живая память... и живая боль. Пятьдесят годовых кругов опоясали сердцевину ствола, отделили счастливую молодость от нынешнего лета. Тогда кедровник на склонах снеговых гор не знал звона стального топора. Темная живая хвоя не корчилась в огне, разведенном бледными. Бездушными. Глухими чужаками, не способными ощутить и расслышать, как кричит от боли умирающий старейшина леса, как он стонет, бессильно цепляется лапами ветвей за соседей и все же падает, подрубленный. Он помнил многие поколения людей гор и мог бы запомнить еще так же много... Но пришлые люди оказались более чуждыми и враждебными, чем безумие пожара или ярость взбесившегося горного оползня.
А я был молод и обманулся их сходством с нами - людьми зеленого мира. Я рассказывал им о горах, пояснял им наши обычаи, учил жить в лесу, старался найти общий язык. Никто из нас еще не знал слова 'дикарь'. Они так звали нас, но мы полагали - это совсем простое слово, обозначающее чужих людей. Только мы для них были не люди. И даже не скот. Мы были, как и наш лес - дрова для огня, именуемого ими 'цивилизация'.
Теперь я знаю много новых слов. Не просто в звучании и произношении, я постиг их глубинный, настоящий, смысл. Я смог заглянуть еще глубже, за слова. Я научился представлять себе очень точно, как крутятся в головах таких вот холодных людей железные шестеренки мыслей. Мертвые, полированные. Изготовленные мастером своего дела, ловко пригнанные одна к одной, шестеренки создают совершенный в своей техничности механизм, именуемый логика. Совершенный - и бездушный... Теперь я знаю.
Но я не могу ничего вернуть, и знание мое приносит лишь скорбь. Ибо прошлое рухнуло под топором железной логики. Оно сгорело в кострах нашествия, стало пеплом в пожаре большой войны. Опыт и память леса твердят: жизнь возрождается и на пепелище. Жизнь неистребима, ибо в каждой смерти есть зерно нового рождения. Мы выстояли и не отдали свой лес. Корабли первого похода бледных сгорели, второй их поход оставил на берегу широкий след трудного противостояния. А черные обглоданные огнем ребра судов третьего нашествия и ныне не сгнили, напоминая о наших победах. Мы сильны, как никогда. Мы обрели знание, даровавшее им могущество. Мы стали равны нашим врагам... или станем со временем.
Так почему кедровой смолой на срубе души выступает эта скорбь? Да, мой род - род кедра - умирает, но люди леса живы. И кедровник снова вырастет, поднимется строем бронзовых тел-стволов по склонам снежных гор. Мы победили. И, когда бледные снова пригонят к берегу корабли, мы опять одолеем их. Изгоним, уничтожим. Развеем по ветру саму память о чужаках... У нас хватит сил.
Но ни я, ни кто-либо иной, даже наделенный непомерным могуществом, уже не вернет прошлого. След бледных отпечатался на нашей земле. И я слышу, как сухо и точно пощелкивают шестеренки бездушной логики в голове вождя махигов, мужа моей дочери. Я вижу, как рука его наугад выбирает из поленницы дрова, не отличая стволов, срубленных живыми - от сухостоя. Это рука, обтянутая бронзовой кожей настоящего чистокровного сына леса. И принадлежит она существу, не отличающемуся внутри, в сознании и оценке мира, от бледного. Нет, конечно, не того, самого страшного - явившегося уничтожить наш зеленый мир. Но, увы, мой названый сын - не человек леса. Пусть мой Даргуш не всегда таков, и мне ли не знать, что порой только логикой и холодным рассудком можно сохранить мир внутри народа - учитывая интересы, играя на слабостях, выбирая удобных союзников. Так было и прежде, вожди не всегда и не обязательно искали поддержки у наполненных душой, они внимали и голосу наделенных силой, влиянием...
Мы выиграли войну и отстояли свой берег. Но мы утратили так много, что, может статься, нас уже и нет. Уйдут старики, срубленные топором смерти. Рухнут , как тот кедр - цепляясь за прежнее, но не имея надежды устоять... Слезами выступит смола на мертвых комлях стволов - и пресечется память. Иссякнет связь людей и леса. Мы станем отличаться от бледных лишь оттенком заката на коже. Но разве это отличие, зримое и наглядное, хоть в чем-то существенно?
***
Непонимание наше с бледными с самой первой встречи было, как я теперь полагаю, исключительным и всеобъемлющим. Его основу я вижу в некоторых важнейших опорах и ценностях, традициях и устоях. И первой пропастью, не получившей моста и разделившей нас, назову веру. Мы, люди леса, привыкли к тому, что в разных племенах духам поют разные песни и исполняют несхожие обряды. Мы по ошибке сочли Дарующего еще одним воплощением привычного и не восстали против него - почему бы бледным не петь иначе? Мы не увидели в чужой вере ничего враждебного. Хуже: не смогли взглянуть на себя и свою веру глазами бледных, мы даже не пытались, да и не имели должных знаний и опыта размышлений и сравнения... Мы не ведали того, что бледные именуют философией, склонностью рассуждать о дальнем, умозрительном, почти столь же туманном, как мир неявленного.
Для нас стволом важнейшего всегда было выживание племени, наш разум спал, наблюдая смену сезонов и следуя ей безотчетно. Мы не искали нового: не ковали железа, не производили пороха, не знали даже колеса. Но души наши вырастали в живом наблюдении за лесом и великой любви к зеленому миру. Мы не знали слова 'вера', и обряды наши были скорее уж праздниками сезонного круга, но не способом выделения особой группы людей; не тропой, позволяющей им добраться до власти и встать рядом с вождем, а то и выше вождя, чтобы говорить от имени богов и, прикрываясь их волей, миловать, карать, судить.
Мир бледных - машина. Даже вера в нем - машина, состоящая из шестеренок традиций и приводов обязанностей. Она гнет непокорных и ломает даже самые крепкие деревья душ, хотя должна - взращивать и наполнять жизнью. Вера бледных не приемлет соседства иных воззрений. Несущие её нам в грохоте выстрелов и пороховой гари воины не искали понимания. Они добивались отказа от зеленого мира и полного подчинения тому, кого именуют Дарующим. Именем его оправдывали самую тяжкую несправедливость и самую большую кровь.
Но я, человек зеленого мира, не нахожу в своей душе озлобления против неведомого бога. Мне жаль его. Как отцу, пережившему утрату детей - жаль... Убивая нас, бледные губили остатки живого и лучшего в себе, обрекая Плачущую своего мира ронять бессчетное число черных Слез. И делая стену между мирами явленного и неявленного все толще, и устраняя возможность рождения тех, кто наделен даром мавиви.
Но и мы неспроста лишились обладающих единой душой. И вряд ли обретем надежду прежде, чем завершим войну в душах своих и примем, как это ни странно, один из заветов бога бледных - умение прощать. Я долго не понимал этого несправедливого во многом закона, но долгие годы общения с Джанори научили меня размышлять без заведомого отторжения. Всматриваясь в его душу я осознал: прощение всегда было присуще нам, пусть и облеченное в иную форму - допущения иных воззрений и мирного соседства, пожалуй. Не всем оно было близким и понятным, но мавиви его ведали и принимали, числя частью висари, я уверен.